Вопреки…
Татке
15 месяцев вместе…
Сколько раз можно грешное тело распять,
и за что, на столах хирургических?
Может, раз… Или два, или три, или пять?
…и вытаскивать… Если, логически,
мы должны умереть… Ну, а мы не хотим
и, имея на то возражение,
мы встаём, и идём… А, хотим – так летим,
вопреки… Вопреки притяжению…
Проливая себя в стихотворную речь,
избавляясь от невыносимого,
мы друг друга должны как святое беречь,
как лампадочку неугасимую.
Если за руку, вместе – отступят беда,
и болезни, и смертушка бледная…
Ничего мне не надо… Пусть хлеб и вода…
Лишь бы вместе… До вздоха последнего…
Последний рейс локомотивного прожектора
Мы лежим с ним в соседних ящиках, он – разбитый, а я – слепой.
Хмуро просят огня курящие. Машинисту несут настой
Валерьяны. Звонили в скорую, в МЧС…и еще бог весть…
Дребезжали всю ночь рессорами: «Бог не выдаст, свинья не съест».
Я привык, что дорога скучная: сталь по рельсам «…тук-тук, тук-тук»,
Тормоза ходовой шипучие. А на стрелочном был мой друг.
Освещая зарю туманную, колыхался он на ветру,
И сияние светомантии блекло таяло поутру.
Старый стрелочник, дед на пенсии, провожал с фонарём в руках.
Я мигал им обоим весело – мол, спасибо, «тах-тах, тах-тах».
Слух про деда ходил в диспетчерской: то ли знахарь он, то ль – мольфар.
Машинист и помощник вечером иногда не включали фар,
Аж пока переезд не кончится, чтобы деду не пыхать в глаз.
Как-то раз он изрёк пророчество, и своим фонарём потряс.
А сегодня катили буднично, и сидел на дороге волк:
С виду – пёс беспородно-будочный, но глазами – печальный волхв.
Машинист припугнул матёрого – дал гудок. Только волк – не шпиц.
Взгляд не дрогнул. И в сердце шпорою – тормозные колодки… «тсссссс»…
Полотно неисправно. Дед лежит. Как напишут врачи – инфаркт.
Я погас. И теперь я – ни мёртв, ни жив…
И щебёнка «…шарк-шарк, шарк-шарк».
Маршрутка
Два рыжих медяка дать за проезд в маршрутке
и выйти на проспект, оглохший от ворон,
шагнув в бетонный бред не вне, но в промежутке…
Других – не торопись, вези, мой брат харон.
Пока еще иду, забыт и неприкаян,
а горло лишь слегка сжимает смерти жгут,
помедленней езжай, мой торопливый каин…
Пусть авели еще немного поживут.
С прохожим о любви заговорить стихами,
увидеть, как в глазах заплещется душа.
Читай побольше вслух, мой скромный брат мухаммед…
Пока растут стихи, земля так хороша.
Пока еще я здесь, живу и полон срама,
и тлеет уголек под ребрами в груди,
сансару покрути, мой темный гаутама…
Сидящих за спиной нирваной не грузи.
На ветке – клюв раскрыт – торчит осенний ворон,
Сыр мира обронив, вещает о пустом.
Улиткой, мой басё, ползи по склону в гору…
Пусть даже этот склон окончится крестом.
повезло
мне снился яблоневый сад прибитый снегом
ещё подумалось тогда а вид-то сверху
но тут полил осенний дождь остервенело
да так что зримый окоём исчез мгновенно
бил глухо молот вдалеке по мрачной тверди
я встал и в чём был налегке шагнул из клети
так захотелось с древа грёз отведать яблок
да чей-то голос произнёс постой не надо
застыла молния на миг залив всё мелом
мой сон порвался и завис над атмосферой
и завозился старый пёс прижавшись крепче
потом сказали повезло – ушёл со встречной
К декабрю зубря сонеты…
К декабрю зубря сонеты,
Хнычут дети в детсаду,
Кружат по небу планеты,
Кличут матерно звезду,
Вдоль по кругу ходят пони,
Повторяя «твою мать»,
Я вдруг понял, понял, понял,
Что не надо понимать,
Про компоты в черносливах,
Лошадей, стихи, сия-
Нье затылков несчастливых,
И немного про себя,
Про единство нянь и кружек
И про то, что лично мне
Пониманье это нужно,
Как байдарка на Луне.
“И щебёнка «…шарк-шарк, шарк-шарк».” – очень!!!