Катеньке,  доченьке

Не за тем ли сюда прихожу с первым лучиком солнца,
Чтоб стихи из рассвета в себя на рассвете впитать?
Жизнь моя – это ветка, что в мир пробивается сонно,
Мне её суждено до последнего дня провожать.

Не поверю в успех – мои дни нарисованы мелом-
Путь намечен в рассвет, но дорога уводит в закат…
Глыба солнца упала на мир полыхающим телом,
Будто мир перед Миром в какой-то беде виноват.

      На вопрос: кто такой поэт? большинство ответят, что это человек, умеющий   рифмовать слова. Но это умеют делать многие,  особенно, – в молодости, особенно,- в состоянии влюблённости или иной возвышенной окрылённости. Только  вот стихами, поэзией творения большинства пишущих не назовёшь… Так значит, критерий, позволяющий назвать того, кто пишет, поэтом, – вовсе не в ремесленном умении рифмовать, а в чём-то ином, что позволяет ему вдохнуть в строчки душу, заставляет читателя плакать и смеяться, сопереживать и меняться, становясь добрее, чище, лучше…Всё это так, но есть в поэзии ещё один аспект, свидетельствующий о том, как писание стихов влияет на самого   пищущего…
Как-то приехал я в командировку в отдел внутренних дел посёлка Глинки. Представился начальнику отдела, рассказал о цели трёхдневного визита. Подполковник, внимательно меня выслушав, отодвинул моё задание в сторону: «Это всё потом. Справки тебе напишем, всё покажем. А пока,- вот!» Начальник полез в сейф и достал несколько увесистых папок. От волнения на его лбу выступили крупные капли пота, лицо покраснело. «Здесь,- плоды моих бессонных ночей…Стихи! ,- пояснил он, видя мой недоумённый взгляд.- Читайте. Хочу знать ваше мнение!» Чуть ли не насильно подполковник засадил меня за свой стол, включил настольную лампу и на цыпочках удалился, оставив меня с самым дорогим, что имел.
Отказаться я не мог и, скрепя сердце, засел за чужие каракули. Ну, что вам сказать, стихи я, конечно, пописывал… Был, к тому же, руководителем пресс-службы управления, однако, такой белиберды я отродясь не читывал.  Естественно, подполковник и слыхом не слыхивал о законах стихосложения, не мог отличить, как говорится, ямба от хорея… Так и мысли его, которые пытался изложить в стихотворной форме, были настолько  длинны и запутаны, что понять о чём тут говорится было невозможно. Конечно, пару раз в начальственных перлах блеснули и конь, бродящий по колено в ночном тумане, и вспоминающие лето травы, дремлющие в стожке… Но, в основном, всё это была полная бредятина. Но это – для меня и других, кому это довелось прочесть… Для самого же пишущего эти ночные бдения, наверняка, были отдушиной, позволяющей ему, как любому собрату по перу, подняться над скабрезным бытом, ощутить свежий ветер свободы, забыть хоть на время о своих жизненных передрягах, почувствовать радость рождения новых, доселе не существовавших строк и строф…
– Правду! Только правду и ничего кроме правды!- влетел в кабинет подполковник на исходе второго дня моей командировки. Поначалу, испытывая крепкую злость от необходимости читать эти перлы, я намеревался так пропесочить начальника, чтобы навек отбить у него желание марать бумагу. Но потом, подумав о том, что для него лично может значить это стихосложение, решил иначе.
– Великолепно, Степан Иванович! Никогда ничего подобного не встречал! Талантище! В печать, немедленно в печать!- бушевал я под горящим взором подполковника. Ну не мог, не мог я сказать ему, чья вся, может быть, жизнь состояла в этих ночных подвываниях на луну, что вовсе он не поэт, а всё его рифмоплётство – порождение   воспалённого ума,  не стихи, а макулатура.
Степан Иванович проводил меня, как родного. Потом часто звонил, читал по телефону новые, всё такие же бредовые,  стихи, приглашал приехать. Больше нам в неформальной обстановке увидеться не довелось… На вопрос: можно ли таких, как Степан Иванович, считать поэтами? отвечу отрицательно. Но, тем не менее, в глаза скажу им: пишите, пишите и пишите, но… постарайтесь хоть сами критически относиться к тому, что делаете. Всё-таки поэт – понятие штучное и ширпотребом стать не должно!
27 января 2014 г.

Ведь кто-то шепчет мне стихи
В холодном сумраке вечернем.
Из темноты… шаги…  тихи,
Но бьют по обнаженным нервам.

Раздастся в дверь негромкий стук, –
Бегом на цыпочках, немея.
Но слеп глазок, и тьма вокруг,
Свет коридорный еле тлеет.

Зеркальный звон и дрожь окна,
По потолку теней блужданье.
И пальцы  – холоднее льда –
Согреть пытается дыханье.

И кто-то рядом  на постель
Садится медленно,  упруго.
А за окном –  дожди, метель;
Предметы в  комнате –  по кругу.

Приходят строчки в тишине,
Совсем не те,  что ожидаешь.
Не наяву они. Во сне…
А ты не спишь,  а ты летаешь.

Проснешься утром: Божий свет.
И, Боже Свят,  мое прозренье…
Тех слов, что были ночью,  нет,
Но в голове – стихотворенье.