Когда живого Шевчука…
Когда живого Шевчука
мы на допрос везли в ЧК,
твердил мне Юра-музыкант,
что я говно и оккупант.
А мне бы в медном купоросе
прополоскать бы эту тварь,
но строчку “Что такое осень…”
узнал я раньше, чем букварь.
У них, певцов, свои загоны,
потусторонние миры,
а из меня растут погоны,
как ствол растет из кобуры.
Пока мы ехали по Пресне —
режим сменился на ходу…
И в радио запели песню
про “белый лебедь на пруду…”
А кто-то там…
А вечер плыл бокально-задушевно…
В момент лобзаний пешек и тузов, когда лягушка кажется царевной, а воробьи меняются в орлов, когда со всеми все на всё согласны и в каждом расцветает патриот, особо пьяный вусмерть одноклассник под занавес припомнит анекдот как Ромка Ворон выдал на диктанте, по вечной теме “Кем хочу я быть”, сказал – отрезал, быть хочу Атлантом, не до бабла, карьеры и женитьб, когда качает небо, едет крыша, кому-то надо свой подставить горб…
А сам шкильда шкильдой, в очках и рыжий, и чёлка по-смешному на пробор.
И кто-то выдрав морду из салата, толкнёт щербатой рюмкой небосклон, за чудиков, побривших лоб в солдаты, за “Ворона”, за сбитых влёт ворон.
А вечер плыл под тосты и беседы. С нетрезвых глаз привиделось впотьмах, что кто-то там поддерживает небо и этот кто-то – рыжий и в очках.
Живи
Живи себе, пожалуйста, живи.
Я ни на что уже не претендую.
Я помню лишь полоску золотую
На наволочке, контур головы,
Скульптурное лицо, изгиб руки,
И пальцев неосознанную нежность…
И комнаты запущенную внешность, –
Всё день сурка, мы оба в нём – сурки:
Под одеялом основали дом,
И храм под покрывалом основали –
Как я лицо в том доме целовала,
Как лики целовала в храме том.
И золота слепящую канву,
С пылинками, танцующими всуе,
Я вспоминаю ясно, и танцую,
И будто бы действительно живу.
Слово о Родине
Я люблю тебя Родина… – сука!,
Я эпитет нашёл лишь один.
За дремучесть твою и за тупость
И за то, что я сам сукин сын.
Ты чужих без разбора кусаешь,
Стоит только ступить на порог,
А отведав кнута от хозяев,
С упоением лижешь сапог.
Молча пасть с вожделеньем раззявив,
На лету ловишь крошки внизу,
А издохнет насильник-хозяин,
Ты скуля, проливаешь слезу.
Из какого ж ты сделана теста
Из едрёных каких матерей –
Отдаёшь на убой без протеста
Миллионы рождённых детей.
Жил щенком ослеплённым, безвольным,
Нёс все беды судьбу не виня.
Может мне разлюбить тебя, что ли
Чтобы ты полюбила меня ? …
И от этого сучьего детства
Хватит, я отрекаюсь навек.
Безо всяких приставок “советский”
Называться хочу -человек.
Но не впрок слёз и крови наука
И срывается с губ моих вновь :
“Я люблю тебя, Родина …” – сука !
Ах, как зла в этом мире любовь.
Наделен свободной волей
О-ля-ля.
На хрена мне эта воля
Здесь, в колонии Земля.
И зачем горсти молекул
Самоё себя сознать
И средь прочих человекул
Что-то жить-существовать.
Видно где-то прах превысил
Свой бездушности предел
Я случился, я замыслил
Будто я того хотел.
Или может это слово,
Издержавшись в небесах,
Так коряво, бестолково
Сквозь меня уходит в прах.
В этой вечной круговерти
Светлых душ и черных дыр
От рождения до смерти
Терпим, терпим этот мир.
Тимофею Бондаренко.
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ СУКИНА СЫНА
СУКИН СЫН
Я – щенок неизвестной породы!
Сколько нас – друг на друга похожих,
Обречённых на долгие годы
Цепь влачить, устрашая прохожих.
Первым делом из кожи добротной
Мне хозяин сварганил ошейник.
И ремень заграничной работы
Для острастки повесил в передней.
А потом, точно в школьника в классе,
Стал вбивать в меня тайны природы.
Он военный, полковник в запасе.
Ну а я – неизвестной породы!
И когда в середине урока
Я посмел ухмыльнуться недобро,
Он сказал мне:
– До Бога далёко! –
И добавил, ударив под ребра:
– Господа не прощают обиду.
Зуб за зуб! А за глаз – оба глаза!
Чтобы не раздавили как гниду,
Не кусайся, щенок, без приказа!
Научись подчиняться командам,
И тогда у тебя, пёс безродный,
Будет коврик персидский в парадной,
Суки будут и всё что угодно…
Человек – фантазер от природы.
Напридумывал тюрьмы, этапы…
Но щенок неизвестной породы
Перед ним не поднялся на лапы…
СМЕРТЬ СУКИНА СЫНА
Я со сворой собачьей расстался вчера,
Но к волкам не примкнул – не стерпелся.
Волчья жизнь – это долгая ночь без костра,
К чёрту сказки про храброе сердце!
Только клич вожака:
– Навострите клыки!
На разбой собирается стая! –
А голодные псы за мясные куски
Пятки лижут у хмурых хозяев.
Совершенно один. Без родных и друзей –
Без врагов – не бывает, однако,
Я завыл на луну и у чьих-то дверей
Взял и умер бездомной собакой.
Только клич вожака:
– Навострите клыки!
На разбой собирается стая! –
А голодные псы за мясные куски
Пятки лижут у хмурых хозяев.